Реанимация

[hide]Источник[/hide]История произошла в 1995, когда я был еще маленьким. Мой папа работал в милиции, а мама фельдшером в республиканской больнице в хирургическом отделении. Так вот, когда родители выходили на дежурства в один день одновременно, мама забирала меня ночевать к себе на работу. Спал я в VIP палате и в общем-то не боялся оставаться один в не самом приятном помещении.
Когда мне не спалось, я гулял по коридору, катая игрушечные машинки по стенам. Некоторые больные разговаривали со мной, играли и шутили. Мамы рядом почти не было, и единственными моими друзьями были именно пациенты.
В операционной всегда было много народу, как только заканчивалась одна операция, начиналась другая — и так каждый день. Главное то, что долгий период времени, пациенты под общим наркозом, начинали говорить. По идеи пациенты с таким глубоким наркозом всегда говорят, ругаются, матерятся и даже буянят. Но в те дни, все как один говорили о палате #405. Интересно то, что такой палаты не было, нумерация начиналась с 406. С 400-ой по 405-ую палаты были заняты главными врачами, перевязочными лабораториями, а 406-ую занимала сестра-хозяйка. В ней находилось постельные принадлежности и прочее, что необходимо в хозяйственных целях. Раньше у нее было другое помещение, но после самоубийства пациента из палаты 406, он в припадке шизофрении воткнул в уши оголенные провода от телевизора, палату, как таковую закрыли.
Больные под наркозом рассказывали как хорошо было в той палате, как им нравился вид из окошка, и что она очень близко к столовой. Хотя они лежали совершенно в других.
Одной ночью я прогуливался по коридору, так же катая машинку, меня за плечо схватила холодная рука.
— Не шуми. — Сказал мужчина — Люди спят.
Я виновато опустил голову и побрел дальше, сунув игрушку в карман. Проходя по-второму кругу, мимо 406-ой, я обнаружил открытую дверь. Она была как обычная комната для больных, никаких швабр, ведер и полотенец там не было, только койки и телевизор. В палате был тот самый мужчина. Он сидел в самом углу комнаты, на кровати возле окошка.
— Проклятый телевизор, ничего не показывает. — твердил он про себя.
А когда он увидел меня, стал звать к себе, рассказывая какой чудесный вид у него из окна и что это самая чудесная палата.
Через несколько месяцев эта комната вновь стала палатой #406. Я лежал в ней с ожогом, на кровати была выцарапана надпись «моя палата #406.»